С моего рождения была приставлена ко мне бабушка [Васса Фёдоровна Крылова (1881-1960), мамина мама].
Куда бы ни переезжала наша семья, в углу, у кровати бабушки всегда воцарялась икона.
Отец и мама уважали бабушкину свободу вероисповедания.
Она же, пользуясь этим, исподтишка втолковывала мне христианские догмы.
Время от времени ей даже удавалось склонить меня к повторению молитв.
Уже в ранние годы слабо переносил я любые воспитательные претиснения и "чуть-что орал, как резаный".
Обобщая их солидарную оценку в научно-техническую формулировку: управляемость моя с двух-трёх лет стала стремительно приближаться к нулю.
Мама с этим смириться не могла и иногда отвешивала мне корректирующие воздействия.
От этого управляемость уменьшалась ещё более стремительно.
Отец физических воздействий по отношению к детям не признавал.
В редко случавшемся его присутствии чувствовал я себя во временной безопасности и всячески старался показать маме правильность отцовского подхода (вёл себя на удивление сговорчиво, а временами - почти примерно).
Бабушке деваться было некуда.
Не было у неё в распоряжении ни маминых методов, ни отцовского подхода.
Нашла она свой вариант: сдалась "на милость победителю" (сколько себя помню, звала меня либо "генерал", либо "барин").
Применяла бабушка тактики заманивания и сложные стратегии их реализации.
Идеологическая диверсия за плитку шоколада
Так было и в случае с крещением.
Пообещала она мне плитку шоколада "Золотой ярлык".
Время было голодное (хлеб - по карточкам, в продовольственных магазинах - очереди).
Не то что шоколада, хлеба чёрного вдоволь не ел я с 4 лет.
Хоть и понимал бабушкину идеологическую диверсию, но плитку шоколада решил получить.
Был жаркий день.
Одет был в короткие штанцы, сандалии на босу ногу и рубашку с короткими рукавами.
После четырёхлетнего пребывания в Средней Азии (где были в эвакуации, пока отец воевал) кожа моя стала шоколадно-синеватой, а концы волос на голове потеряли всякий пигмент и выглядели соломой.
Люди в метро и на улице, глядя на нас, улыбались.
Везла меня бабушка в Елоховский собор (вблизи м. "Бауманская").
Не знаю, как теперь выглядят процедуры крещения.
А тогда местный креститель предложил раздеться догола (видимо, как малолетнему).
Дернулся я было не подчиниться, но, взглянув на горестно всполошившуюся бабушку, решил уступить.
Схватил меня креститель подмышки и сунул в красивый такой металлический котел с приятной тёплой водой.
Пока он бормотал "что-то по уставу", я взялся отмывать подзапылившиеся ноги.
Возмущённый святотатством выхватил меня креститель из купели явно преждевременно, при этом выразительно взглянув на бабушку!
Поняв, видно, мою богопротивную сущность, пошёл он на нарушение и оставшейся части процедуры.
Когда дело дошло до выдачи чего-то, что он всем клал своей рукой на высунутые языки, мне он осмотрительно отдал в протянутую руку.
Полученный белый сухарик был почти безвкусный (но всё же еда).
Понравилась мне и предложенная крестителем сладкая рубиновая жидкость с алкогольным запахом, которую он протянул мне в красивой массивной ложке.
Претерпев ради бабушки и своей тяги к "Золотому ярлыку", получил обещанную плитку шоколада.
Купила её бабушка у какого-то барыги за бешеные деньги, которые долго копила, утаивая от мамы сдачи при покупке продуктов по карточкам.
Крестик мой бабушка хранила у себя (в каких-то платочках, завёрнутых в платки побольше).
Иногда она вынимала его и показывала мне.
Как бабушка рассказывала о моём крещении
Лет через 5 бабушка рассказала о моём крещении маме.
А рассказывала бабушка так, что не свалиться в штопор неудержимого смеха никому в нашей семье не удавалось.
То же однажды произошло и с отцом, когда за вечерним чаем по просьбе мамы бабушка воспроизвела эту историю (предварительно произнеся на всякий случай: "Димитрий Васильич, прости меня Христа ради!").
Знала моя бабушка своих домашних коммунистов (крещёных при рождении): понимала, когда и как легализовать наше с ней нарушение коммунистической морали.
